«Знать, судьба наша в дым погорелая...»

Эти строки я хотел бы посвятить не только мастерству исполнителя Яши БОЯРСКОГО, НО и центральной концепции ИСТОРИИ РУССКОГО народа. Образ «Сыктывкара» — это образ города. КОТОРЫЙ ПРИНЯЛ В СВОИ земли ТЮРЬМЫ, а ТОМ числе и расстрельные. Но дело даже не в Сыктывкаре, и не в трагичной судьбе русского человека, дело в провидении, которое уготовило жертвоприношение в России как смысл жизни.

Никто с такой легкостью не освобождался от тел, как русский народ, вернее, никакая другая власть, как русская, не освобождала от телесной жизни своих граждан столь массово и целеустремленно. Центральными образами легли в историю России мученики, юродивые, странники, больные, убогие, судимые, инвалиды, смертники, прокаженные, изгнанные, отвергнутые, непонятые и преданные. Такой богатый поток эпитетов мог сложиться только на нашей богатейшей земле с самым богатейшим человеческим и языковым потенциалом.

Возьмём одну из миллиона русских песен, посвященных этой самой центральной теме, — судьбе русского народа, допустим даже «Сыктывкар»:

«Всё случилось, прощай, идеальная,
Извини, что не вместо горим...
Всем простые, а мне специальная
с невеселым названием ПРИМ».

Первые строки сразу же дают читателю понять, что всё, что нужно для трагедии, уже случилось, и ни слез, ни прошения о помиловании уже не будет (этот момент как знаковый проходит через всю нашу историю, начиная от князя Игоря и заканчивая советскими солдатами в фашистском плену, отчаянностью Василия Тёркина в его разговоре со смертью, знаменитой фразой из фильма по рассказу М.Шолохова: «После первой не закусываю»). И вообще, русская история богата на жертвы и подвиги, это наша отличительная особенность №1. А что в данном случае означает «ПРИМ» — применение исключительной меры или одиночную камеру (с латинского «прим» — один), — нам знать необязатепьно...

«Всем совместная, а мне отдельная,
Знать, меня уважают кругом,
Всем простые, а мне подрасстрельная
И на вышке дурак с утюгом».

Итак, нашу общественность снова будоражат необходимостью выбора между смертной казнью или помилованием. Ряд правителей в России то учреждали, то отменяли смерть за преступление. Но автор тем не менее определяет смысл смерти как избранность человека из ряда приговоренных на исправление граждан. Хотя и гражданами-то трудно назвать тех, кто находится за «русской» решеткой, скорее это человеческий материал, с которым подвластно разобраться по воле внутреннего распорядка, а не внешней гражданской воли.

Ещё одна проблема в этих строках — психологическое воздействие тех, кто сидит, на тех, кто охраняет... В ряде песен прослеживается мотив заключения в неволе самого надзирателя, его психологические приоритеты, сменившиеся за годы охраны заключенных в сторону несвободы. Вследствие чего и возникло в годы перестройки выражение о том, что, дескать, при Сталине у нас полстраны сидело, а полстраны охраняло

«Ты не жди, дорогая и белая,
Мой уже не отыщется следу 
И судьба моя в дым погорелая 
И припев мне один на семь бед  
За семь бед буду пулями вышит я 
Здесь расстрельная зона — «пятак» 
А семь бед — не мои, просто вышло так, 
Это жизнь — в ней бывает и так»..

Конечно, привязанный к советскому времени ярлык осуждения невиновных больше соответствует выражению «а семь бед не мои», но что касается криминогенной ситуации в России начала 90-х— 2000-х, то оправдание фразой «просто вышпо так» кажется вообще кощунственным: ведь в наше время речь идёт о маньяках и отморозках. Хотя, впрочем, в содержание данных стихов поэт вряд ли включал эти отбросы общества. Осознание вины с другой стороны шепчет, что наказуемый всё-таки будет «вышит пулями» и он понимает за что, поэтому просить что-то у власти — неправильно. Тем более это послужит отличным мотивом для баллад из неволи для тех, кто ожидает за пределами колючей проволоки (что в России опять-таки традиционно -ожидали из плена, из лагеря, из тюрьмы, из кабинетов КГБ и подвалов Лубянки, с войны, из секретных заданий, из экспедиций). Ждать — это глагол, характеризующий нашу страну.

Что же касается термина «пятак», то здесь всё довольно просто, ведь это учреждение ОЕ-256У5 (или «ИК-5». среди посвященных более известное как «пятак») — одна из четырех российских колоний, где содержатся приговоренные к пожизненному заключению Ее существование стало неизбежным с тех пор. как с 1996 года мы приняли европейскую конвенцию о моратории.

«Мы не спим, нам заря улыбается,
Мы не спим —  нас рассвет не согрел
Три часа. Всё вокруг просыпается
Три часа. А в четыре  — расстрел...».

Последние строки обычной, типовой русской песни о высшей мере наказания повествуют о том, как встречают расстрел люди, объединившиеся в мини-социум в месте, ставшим для них последним. Здесь особенно интересен мотив смиренности и минимального волнения человека перед смертью, мотив чрезвычайно популярной строки расхода в бухгалтерских документах российской власти — строки, которая именуется «человеческим материалом».

Заметьте, в камере никто не спит, и это естественно, учитывая, что через пару часов им придется перешагнуть за самое странное, самое Непознанное и самое боязненное в социуме явление -смерть, причем смерть насильственную. Другой вопрос, какие преступления кроются за приговором, а точнее, подразумеваются автором столь проникновенных строк... Но, как бы там ни быпо. это не меняет последнего правила русской натуры — всеприятия судьбы такой, какая она есть. А её вселриятие — это улыбка в лицо пулемету, это достойное поведение перед расстрелом.

Кто-то из читателей наверняка недоуменно подумает, как такие мысли могли родиться у автора в один из «самых политически благополучных периодов нашей истории?». Возможно, из-за того, что история неумолимо повторяется — из века в век, от эпохи к эпохе, а это означает, что и от встречи с очередным столетним циклом нам вряд ли стоит ожидать каких-либо кардинальных перемен.

Комментарии

Оставьте ваше мнение