«Сделано в ГУЛАГе:»

Говоря о татуировках довоенных советских зеков, следует сказать, что речь пойдет именно о татуировках новой по тем временам формации осужденных. Прежде всего, это так называемые «политические» арестанты и появившиеся в изобилии после революции и Гражданской войны «уркаганы» и «жиганы».

СЛОНЫ И ЧЕРЕПА

Конечно же, исконно воровские и тюремные татуировки существовали и при царе-батюшке, однако характер их был несколько иным и широкого распространения они не имели. Первые татуировки заключенных сталинского ГУЛАГа носили скорее схематичный информационный характер и были мало похожи на роскошные «картины» зеков периода развитого социализма. Объясняется это отчасти тем, что условия, в которых их «наводили», были для этого мало подходящими. Не хватало настоящих мастеров-«кольщиков», да и в тундре или на лесоповале, в спартанских условиях Соловков и Беломоро-Балтийского канала трудно было выбрать время и место для неспешного занятия «нательной живописью». Другая причина — только формировавшиеся тогда «советские воровские традиции» со всеми их «каноническими» для каждой группы уголовников татуировками, строгой иерархией изображений, словом, со всем тем, что появилось впоследствии параллельно со становлением и развитием ГУЛАГа.

Основные мотивы первых зековских татуировок — череп и крест, в данном контексте — символ почти неминуемой смерти, ожидающей каждого, попавшего в лагерь ОГПУ. Наряду с ними встречалось, хотя и довольно редко, по словам исследователей этой темы, изображение слона со звездой и номером статьи над ним — зековского символа Соловецких лагерей особого назначения (СЛОН ОГПУ). Кстати, позднее выжившие на Соловках и попавшие снова за решетку зеки с такой татуировкой пользовались непререкаемым авторитетом во всех лагерях и тюрьмах ГУЛАГа.

Крайне редкими являлись также татуировки чудом выживших строителей «дороги № 501» — свидетелей и участников попытки проложить так называемую «мертвую дорогу» — железнодорожную ветку от Лабытнанги до Игарки в непроходимой тундре. Дорога, прокладываемая зеками вручную по вечной мерзлоте, в конце концов просто провалилась под землю, оставив по обе стороны от себя десятки тысяч безымянных могил бывших «контриков» и «уркаганов», современников Николая Гумилева и Леньки Пантелеева.

Впрочем, не только в широко известных теперь Соловецких лагерях особого назначения и на практически неизвестной никому стройке № 501 — повсюду, на Колыме и Кеми, в Воркутлаге и Печорлаге, в Норильлаге и в Коми смертность зеков тогда доходила до 90%. Поэтому о татуировках заключенных сталинских лагерей начального периода знаем мы теперь очень и очень мало. Все они, что называется, «ушли в землю» вместе с их хозяевами в основном еще до Великой Отечественной войны, ознаменовавшей, в свою очередь, приход на смену классическим ворам и уркам новой уголовной формации с ее законами и традициями.

ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА

«Хорошо после бани, особенно первые полгода», — гласит народная пословица. Однако шутки шутками, а в баню в хрущевские времена из ленинградских коммуналок, где в большинстве своем не было не только ванных, но и горячей воды, мужики ходили каждую субботу, и обычай этот соблюдался свято.

Для нас, пацанов, это всегда был праздник. Помню, как собирались в условленный час во дворе-«колодце» отцы семейств с вениками под мышкой, брали нашу орущую кучу мальцов в «кольцо» и конвоировали в ближайший «храм здоровья». Так чем же была для нас для всех баня? Баня — это не только древний фикус в тяжелой кадке, алюминиевый номерок на шее, возможность вдоволь напариться и наплескаться, отхлебнув напоследок в раздевалке из батиной пивной кружки, — баня была для нас еще и редкой возможностью посмотреть на то, чего в обычной, повседневной жизни, за редким исключением, никогда не увидишь.

А именно (догадываюсь, о чем, увы, подумали многие) — увидеть мужскую «живопись» тех лет в совокупности с увечьями и шрамами совсем еще недавно закончившейся войны.

Скажу без преувеличения: разглядывание всевозможных татуировок на телах было для нас в те годы едва ли не самым излюбленным банным удовольствием. Детская память цепкая, многие нательные картины «строителей социализма» помнятся мне и до сих пор. Помню, например, наколотого во всю спину мужика со знаменем, рвущего цепи, помню кавалериста с трубой.

Очень много попадалось мужиков с изображением Усатого (я тогда еще не знал ничего о Сталине — лишь недавно закончился XX съезд, осудивший пресловутый «культ») и Ленина на груди. У одного безногого дядьки, которого намыливали двое других, я заметил на груди двух голубей в венке из цветов, сердце и крест (старинная, еще дореволюционная татуировка. — Прим. авт.). Помню, как узнавал, словно на открытках, изображенные на груди и плечах профили Буденного и Чапаева, скрещенные пики и шашки, стреляющую «Аврору», еще какие-то военные корабли, причем у одного толстого мужика флаг на верхней мачте наколотого во всю грудь броненосца приходился как раз на кадык горла. Была и еще одна большая группа татуированных мужиков, я тогда условно назвал их про себя «попами». Их тела в изобилии покрывали церкви, кресты, какие-то неизвестные мне святые, цепи, черепа, колючая проволока и ангелы в облаках. Как-то раз я показал на одного такого «раскрашенного» отцу, на что получил сдержанный, но категорический ответ: «Держись-ка ты от таких подальше, понял?».

В раздевалке «попы» сидели кружком, чистили воблу, тянули из больших кружек холодное пиво, играли, оглядываясь на дверь, почти сплошь «синими» руками в затертые карты.

Помню, у одного мужика в полспины был наколот убегающий черт с мешком за плечами, из дырки в котором сыпались ему якобы в одно место монеты. У другого на татуировке черт, злорадно улыбаясь, показывал кому-то язык и завязывал узлом железнодорожное полотно, по одну сторону которого стояли голые тетки с цветами и бутылками, по другую мужики в полосатых пижамах. Позже, повзрослев, я, конечно, узнал значение большинства из этих татуировок, еще позже «привязал» ко времени их обилие и тематику с прошедшими как раз в то время амнистиями и реабилитациями хрущевской «оттепели». Уверен, что сотни, если не тысячи интересных свидетельств своего времени -татуировок уголовников и репрессированных сталинского ГУЛАГа -ушли от нас навсегда, оставшись, увы, лишь в детских воспоминаниях.

НАКОЛКА ПО НАСЛЕДСТВУ

Суждено ли татуировке уголовника «прожить вторую жизнь»? Оказывается, да. Один старый оперативник еще в 80-е годы прошлого века рассказывал об обнаружении в 1948 году подобного «артефакта» в одном из лагерей Краслага при осмотре заключенных. Именно там он заметил на груди у одного старого уркагана изображение каторжника с наполовину обритой головой (дореволюционная каторжная традиция), свечой в руке и надписью: «Александровский централ, 1872 г.». В ответ на недоуменный вопрос опера урка, с гордостью погладив свою «антикварную наколку», ответствовал, что, мол, в далекой юности скопировал ее с груди дражайшего папаши, освобожденного с ненавистной царской каторги советской властью. Папаша, царствие ему небесное, любил «пошутковать» на тракте, останавливал почтовые тройки ударом кулака коренному в лоб, после чего конь падал замертво. Ну, после этого обчищал пассажиров до нитки и делал всем «аминь», через что в конце концов как «душегуб» и загремел в бессрочную каторгу, где какой-то китаец сварганил ему эти самые наколки.

По словам старого опера, сынок-уркаган пошел по следам дражайшего папаши и, отбывая в Краслаге «четвертак» за бандитизм и разбои, заказал местному «кольщику» точную копию папашиных «боевых регалий».

Tweet

---

Комментарии

18.08.2010 02:08 сергей [7622508]

CПАСИБО.ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО.УЗНАЕШЬ ЗАКРЫТЫЕ СТРАНИЦЫ НАШЕЙ ИСТОРИИ.

31.01.2011 10:37

31.01.2011 10:37

Оставьте ваше мнение

Имя
Email
Введите код 7480